Берест взял кожаный мешочек, развязал завязки и высыпал содержимое себе на ладонь. Он широко улыбнулся. Давным-давно он обещал Ирице, что подарит ей ленты и настоящие бусы вместо тех, что она умела делать из ягод. И вот Берест держал горсть стеклянных бус и серебряное кольцо с бирюзой. Он купил все это в городе, в лавке. Лавочник смотрел, как парень в простых доспехах приглядывается, заранее комкая в правой руке потертый кошелек. Лавочник выложил перед ним ворох лент. Берест стал выбирать: красную, голубую… «Диво мое лесное, разве я не скучал по тебе? – думал он. – Вот так муж у тебя, правду сказать! Два года ты моя жена, а первый раз покупаю тебе гостинец. И где ты только нашла такого? Все, чем я владел, когда мы с тобой повстречались – кандалы да колодки. Поженились в кустах у реки. У тебя с тех пор большое хозяйство: наша с тобой доля. Помнишь ли ты там, в Пристанище, как я тебя люблю? Спряди мне скорее дорогу назад, лесная пряха…»

Глядя, как покупатель повесил голову, медленно перебирая ленты, лавочник с пониманием спросил:

– Невеста дома?

– Жена, – сказал Берест. – Ждет меня. Я шатаюсь тут по свету, а она ждет в Пристанище.

Берест даже смутился, чувствуя, что его лицо просияло от счастья. «Вот дурак-то», – подумал он о себе.

Теперь, сидя в своем шатре, он любовался лентами, что недавно купил.

Полог шатра распахнулся и появился довольный Аллес.

– А что я долго шлялся – это меня задержали, – объяснил он. – На базаре народу, между прочим, яблоку негде упасть.

– С чегозадержали-то? – спросил Снодрек.

– Как узнали, что я оруженосец Береста, – обступили, чуть не разорвали мой новый плащ. Небось решили, что он тоже волшебный, как его рубашка, – весело сказал Аллес.

Ходили слухи, что у князя Береста – заговоренная рубашка. Будто бы вельдернский воин, позарившись на награду за голову князя Пристанища, пробрался в самый его стан и, застав Береста без доспехов, в упор метнул нож. Нож пролетел мимо.

Лорд Эйтол объявил турнир в честь победы над мятежным Вельдерном. Но Берест не стал дожидаться начала празднеств. На другой день во главе дружины он выехал домой в Пристанище. Лорд Эйтол не задерживал его. Он замечал, что посвящение Береста в рыцари приближенные считают его прихотью, и полагал, что князю-простолюдину больше нечего делать в столице.

Часть V

Солнце било сквозь кроны высоких деревьев. Над поросшими клевером полянами, над зарослями шиповника жужжали пчелы. Солнцеворот уже миновал, и лес был полон таинственной жизни – недавно народились новые полевицы и лесовицы, дочери трав и кустарников, и Ирица сама приходила на одну из полян в ночь их рождения. Став женой человека и даже родив пасмурным осенним утром ребенка, она все же не забыла зимой соткать особый холст и принести в дар своим новым сестрам. Сейчас Ирица ощущала их присутствие повсюду. Незримые для людей земнородные с цветами и травами в распущенных волосах мелькали то в зарослях ольхи, то среди сосен, то на поросшем папоротником склоне.

Ирица спешила, ей некогда было останавливаться, даже чтобы нарвать мелких цветов ирицы и вплести себе в волосы. Берест ушел один на дальний лужок за лесом, на покос, и они договорились, что Ирица принесет ему обед.

Когда Берест вернулся с войны, жена встретила его с новорожденным сыном на руках. Перед родами Ирица ушла в лес, спряталась ото всех, как лесная зверушка, и родила в овраге – легко, как рожают звери.

Лесовица долго рассматривала младенца, сама удивляясь, что, возникшая из лесной травы, смогла дать жизнь этому существу.

Женщин Пристанища многое удивляло в материнстве Ирицы. Когда малыш болел, она уносила его в заброшенный сад или в лес и возвращалась с ним, уже выздоровевшим. Ирица исцеляла ребенка волшебством трав и деревьев. Но еще больше удивились бы молодые подруги, видя, как Ирица в лесу или в саду кладет спящего младенца на развилку яблони, груши или вишни, и всякий раз ребенок часами спит там спокойно, точно в люльке. Ирица не умела убаюкивать сына колыбельной. Но она всегда чувствовала, что нужно ребенку и что его беспокоит, поэтому он у нее почти никогда не кричал.

Вот и залитый полуденным солнцем, больше чем наполовину скошенный луг. Чем ближе к покосу, тем сильнее Ирица чувствовала, что Берест ждет ее. Он косил, не делая передышки, пока не придет жена, лишь иной раз бросал взгляд в сторону леса. Ирица вспомнила прежние дни и «исчезла» – слилась с зарослями, чтобы он ее не увидел. А потом показалась Бересту на границе леса и луга, неожиданно, как будто появилась из ничего – несмотря на материнство, все такая же маленькая и хрупкая, как в первый день их встречи, с распущенными льняными волосами, в простом холщовом платье без украшений.

Берест засмеялся, бросил косу и пошел к ней, раскинув руки. Ирица кинулась ему навстречу, встав на цыпочки, крепко обняла мужа одной рукой – в другой был узелок со снедью. Они сели на траву. Ирица положила узел и улыбнулась, глядя на Береста:

– И как это ты меня узнал? В лесу видимо-невидимо других лесовиц!

– А имя есть только у тебя, – сказал Берест, крепко прижав ее к груди и уже прикасаясь к губам губами.

Они целовались, окруженные звоном кузнечиков. Ирица отстранилась первой, принялась развязывать узел, доставая крынку молока, хлеб и творог.

– Ешь, – говорила она, передавая хлеб мужу.

– Угу, – серьезно отвечал Берест и вдруг усмехнулся.

Ирица улыбнулась снова. Все страшное позади, думалось Ирице. Разлука, зима, холод, война, тревоги – все, все позади. Ярко-синее, необычайно высокое небо над лугом, запах клевера, мелькание шмелей, мотыльков и стрекоз… Берест отпил молока из крынки и поставил ее на землю.

– Ирица, подожди меня: я быстро скошу, и вместе домой пойдем.

– Подожду, – пообещала она. – Пойду в лес, наберу малины. Я сегодня шла полем – видела полевиц. Урожай будет даже лучше, чем в прежние годы. Они уже сплели себе венки из васильков.

– Сплели венки – а сама королева белок до сих пор без венца! – поддразнил ее Берест и, оглядевшись, стал срывать белые и желтые цветы. – Сейчас я сплету.

– И вот этот… и вот этот еще, – показывала Ирица.

Своими тонкими пальцами она помогла Бересту сплести вместе стебли. Берест перевязал венок вьюнком.

– Ну, вот тебе и корона.

Ирица надела «венец» из полевых цветов и вопросительно глянула на Береста:

– Здесь нет ручья, чтобы смотреться в него…

– А то ты сама не знаешь, как хороша, – ответил Берест, любуясь женой так искренне, что она увидела свое отражение в его глазах.

– Я сделаю тебе венок из листьев вяза, – обещала она. – И вплету в них цветы ирицы.

– Это значит: ты моя, а я – твой, – тихо сказал Берест.

Ирица подошла к краю поляны и сорвала ветку со старого вяза.

Пока Берест допил молоко, Ирица успела закончить венок и обеими руками возложила ему на склоненную голову. Берест выпрямился. Густые листья венка закачались вокруг его головы, а между ними, как звезды, блестели маленькие белые цветки.

Только вернувшись из военного похода, Берест узнал, что у них с Ирицей появился сын с лесным именем Явор. Ирица взяла сына на руки, а Берест приблизил лицо, чтобы его рассмотреть. Обыкновенный мальчик, только треугольные ушки покрыты пушком, как у котенка.

Явор стал быстро расти. В два месяца с небольшим он тянул на полугодовалого и уже сидел, в четыре месяца ползал, а в полгода встал на ноги и пошел. Так быстро растут детеныши зверей. Ирица не удивлялась ничему – зато дивились Илла и молодые матери, которых в Пристанище становилось все больше.

В семь месяцев Явор выглядел как двухлетний малыш, зеленоглазый, с растрепанными волосами цвета пеньки, остроухий, худенький, но шустрый и крепкий – в отца.

Ирица и Илла, делая домашнюю работу, часто сажали своих детей играть вместе. От них не отходил откормленный, ухоженный Зоранов кот. Однажды обе женщины услышали, как Ярина заливается смехом. Друг напротив друга на одеяле перед очагом сидели кот и Явор. У них обоих одинаково ярко мерцали глаза. Ярина показывала пухлой ручонкой то на одного, то на другого, и хохотала: